О войне после войны

Б.Васильев "Снятие с креста" ("Культура", 1996.-8 мая.)

Возникло ли когда-нибудь у вас ощущение, что все пропало, что мы проиграли эту войну? Таков был вопрос корреспондента, который я услыщал по телевидению год назад. Сейчас уж неважно, что тогда ответил весьма заслуженный ветеран я постараюсь дать свой ответ на основании личного опыта, а я попал на фронт 8 июля 1941 года под городом Красный Смоленской области.

Сомневались ли мы во время Великой Отечественной войны в победе?
     Может быть, где-то в нравственных низах кто-то и сомневался, может быть, где-то в верхах, располагающих всей стратегической информацией, кто-либо и дрогнул: допускаю. Но в тех слоях общества, где существовал я, этого не было. Не ощущалось это ни в моей душе, ни в душах моих товарищей... Ни в окружениях, где порой в светлое время да вблизи дорог приходилось лежать не шевелясь от рассвета дотемна. Ни под бомбежками, ни под минными налетами, ни при сплошных автоматных обстре лах не возникало чувства обреченности Родины в целом. Лично ,для каждого — да, случалось, но то было ощущение личной гибели, не более того. И даже в Москве 15-17 октября 41-го — сестра рассказывала —невероятная паника породила предчувствие почти неизбежного конца собственной жизни, но не окончательного разгрома своей Отчизны. Убежденность в победе была сильнее нас, сильнее опасений каждого в отдельности, и сумма этой странной, порой почти мистической внутренней уверенности, поразительно схожей с верой, в конце концов и привела нас к победе. С начала 45-го мы уже считали дни. С мая 45-го — часы. Победа небыла ни случайной, ни дарованной свыше, ни неожиданной.
     Так что же означает для нас День Победы, в которой никто никогда не сомневался и которая не явилась неожиданностью ни для кого?
     Снятие с мученического креста. Выдох. Четыре года мы как на окровавленном фронте, так и в голодном тылу жили, стиснув зубы и набрав полную грудь воздуха, будто про запас. Он распирал нас изнутри, не позволял передохнуть, расслабиться. Каждый из нас — мужчины и женщины, дети и старики — был сгустками воли и энергии вовсе не потому, что советская пропаганда ежедневно накачивала всех, и не потому, что бдительные органы зорко высматривали придуманных или реальных паникеров. В тугой концентрации личных внутренних сил не было заслуги ни самих коммунистов, ни их топорной агитации, ни даже всеподавляющего авторитета Великого Вождя. Все шло изнутри, а не снаружи, существовало в каждом на генетическом уровне, на тысячелетнем опыте предков наших, будто восставших из могил за нашей спиной. Это они заставляли нас погибать в обороне, а совсем не заградотряды НКВД.
     Это их воля вела нас в наступления, а совсем не расстрельные глаза смершевцев. Это их совесть заставляла нас месяцами спать возле грохочущих станков считанные часы, а совсем не приказы Верховного Главнокомандующего. Просто весь народ наш был распят на кресте, и воскресение зависело не от божественной воли, а только от нас самих.
     ...я видел, так сказать, непосредственных победителей. В 45-м году в военную академию, где я тогда учился, стали прибывать израненные офицеры с фронта.
     Однажды я дежурил по факультету и вышел передохнуть к внутреннему подъезду: дежурство было круглосуточным, и мне страшно захотелось спать в сонной академической тишине. Присел на ступеньки, достал кисет... —Закури моих, лейтенант. Я поднял голову и ослеп от иконостаса на довольно выпуклой груди круглолицого румяного старшего лейтенанта небольшого росточка с длинной лесенкой золотых и красных нашивок за ранения на ловко подогнанной. гимнастерке. Он протягивал мне пачку "Беломо ра". Покурили. Обменялись весьма солеными анекдотами: он — фронтовыми, я — тыловыми, и разошлись. А на следующий день наши девушки — это был единственный набор девушек в бронетанковую академию, парней не хватало — с хохотом рассказали нам, как вечером к ним в комнату общежития без стука ввалился румяный старший лейтенант. Девчонки закричали, бросились прикрываться, поскольку уже готовились ко сну.
— Да девка я! — заорал старший лейтенант и начал рвать на груди гимнастерку в самом прямом смысле этого слова.

Это была знаменитая Катя Новикова, командир стрелковой роты, о которой часто писали в газетах. Она не сумела пройти отборочных экзаменов, но пока сдавала их, мы—я и моя будущая жена Зоря — с ней подружились, и Катя с хохотом вспоминала, как мы с ней курили на крыльце.
     Не прошел экзаменов и капитан Саша Михайлов, Герой Советского Союза. Мы жили с ним в общежитии в одной комнате и подружились. У него не было бровей, усов и бороды, а были наполовину сгоревшие уши. Он горел в танке, где заклинило командирский люк, и чудом успел выскочить через запасной.
     Я прожил 72 года, я — участник Парада Победы и встречаю 9 Мая уже в пятьдесят первые раз. И, странно, только сравнительно недавно я наконец-то уразумел, что победителями были мы все. Кто воевал и кто был в резерве; кто сеял и убирал урожай, перебиваясь пустыми щами; кто по четырнадцать часов горбатился у станка, недосыпая и недоедая; кто учил детей и лечил больных, кормясь одной картошечкой, выращенной на личной полоске под окнами школы или больницы, — все, все МЫ. Народ, ни разу не усомнившийся в победе. И поэтому 9 Мая — наш праздник. Наш. Личный и всенародный одновременно праздник снятия со креста и облегченного выдоха.
Б.Васильев "Покаянные дни" (очерк)

     Всякая война разрушает традиционную нравственность, и в этом смысле я не могу согласиться с ленинской концепцией "справедливых и несправедливых воин”.Все вооруженные столкновения несправедливы: некоторые из них можно рассматривать как средства необходимой обороны, но не более того. Любая воина есть состояние опрокинутой народной нравственности, так как она:
а) санкционирует убийства людей без суда н следствия; б) ликвидирует демократические свободы, вводя власть военных (законы военного времени, комендантский час, трибунал и т. п.);
в) санкционирует безвозмездное присвоение чужой собственности (реквизиции, трофеи, контрибуции и т. п.);
г) прививает взгляд на женщину противника, как на добычу, а на свою — как на награду; д) вводит культ силы и жестокости и т. д. и т. п.
     Всякая война есть еще и парадоксальное, неестественное вывернутое наизнанку состояние общества в целом, когда нелепость и бессмысленность связанного с войной труда, равно как и мобилизация всех умственных, творческих и душевных сил общества осуществляются ради смерти и разрушения.
     Великая Отечественная война была выиграна только на его основе [ общенациональный смысл существования ], а отнюдь не проявлением “советского патриотизма”. Его вообще не существует и не может существовать: даже самая искренняя приверженность догме (партийной ли, религиозной ли или еще какой) способна породить фанатиков, но патриотов рождает только общенациональный смысл существования. На основе этого обретенного смысла большевистская Россия свершила то, что свершили наши предки на поле Куликовом. Мы вновь стали единым народом, и в этом заключается четвертый парадокс Четвертой Книги Бытия России.

Произведения о проблеме фронтовиков после войны
("Старая Олимпия"[1975], "Ветеран"[1976], "Великолепная шестерка"[1979], "Вы чье, старичье?"[1980],
"Суд да дело"[1984], "Неополимая купина"[1986], "Экспонат №..."[1987], "Мир восклицательный знак"[1990],
"Живая очередь"[1993].